Врио Главы рассказал о Русской весне и своем участии в освободительном движении

Врио Главы ДНР Денис Пушилин в интервью официальному сайту Донецкой Народной Республики рассказал о Русской весне и своем участии в освободительном движении.

 — Я была крайне изумлена и удивлена, когда мне рассказали историю, как Вы в 14-м году помогали беркутовцев вывозить из Киева. Во-первых, я очень прошу рассказать об этой истории. Во-вторых, если я правильно понимаю, армейское братство существует? И в третьих, почему Вы об этом никому не рассказываете?

— Те, кто об этом должен знать, они знают. Например, это, скорее всего, Вам рассказал мой старшина, потому что я тогда был с ним на связи, и действительно я тогда за это переживал… Я еще переживал вдвойне-втройне, потому что там ребята были именно с моей части. Я в Крыму служил, и как раз вот ребят из внутренних войск, и из «Беркута» в том числе, отправляли в Киев сдерживать Майдан.

 — Извините, крымский «Беркут», я правильно понимаю?

— Да. Это не было какой-то там спланированной операцией или еще чем-то. Просто изначально я узнал, что это ребята из Крыма, а потом я уже вышел, естественно, на старшину своего, и мы там координировали действия. Тогда уже начали жечь их автобус, у них сгорели вещи теплые, а тогда была же плохая погода, холодная зима. И я тогда взял телефон командира, чтобы понять, какое количество и что там нужно. Началось с того, что я просто передал шапки, носки, перчатки, которые у них сгорели. Естественно, потом, когда ситуация обострялась, мы действительно координировали действия с моим старшиной, помогали, содействовали. Это абсолютно нормально, как по-другому я мог поступить?

 — У Вас есть семья, дети, и это было очень опасно… И, простите, иногда оказаться убитым каким-то украинским националистом даже оказывается лучше, простите, чем оказаться у них в лапах. Мы прекрасно знаем, что они делали. Вы-то это понимали?

— Да не осознавали до конца, я Вам честно говорю. Я буквально еще в первых числах марта ездил по Киеву с донецкими номерами. Я уже потом обратил внимание, что машин с донецкими номерами там нет, и понял, что нужно выезжать, а выезжать тогда уже приходилось через блокпост. Нам тогда повезло, потому что там разные ситуации были, много разных историй.

Я ехал домой с такой мыслью, что в Донецке все уже здорово, замечательно и организовано. Но было очень неорганизованно. Очень неорганизованно за счет того, что это действительно пример народного протеста. Меня просто тогда смутила несогласованность всех процессов. Проходили первые митинги, на которые я попал… Те, кто проводил в субботу митинг, были противниками тех, кто проводил в воскресенье.

 — Как Вы вообще оказались в том, что мы сейчас называем Русская весна? Мало того, Вы как-то вот очень быстро стали организатором, то есть Вы как-то быстро стали лидером. Как это получилось?

— Я стал одним из лидеров… Очень важно это понимать, это действительно для нас тогда было знаковым решением, что не было единого какого-то лидера на тот момент. Так вот, как мы туда попали, как это все получилось… Все банально просто. Мы с моим родственником, который потом, к сожалению, в августе 2014 года погиб от снаряда, приехали просто выполнить свой гражданский долг и поддержать митинг, который проходил на площади Ленина. Я только из Киева приехал, для меня все было понятно, что, как, и я думал, вот вижу протест, который нужен для несогласных с госпереворотом. Так получилось, что у Виталика, это мой родственник сказал: «не хочешь пару слов сказать?» Тогда был свободный микрофон, и мог абсолютно любой подойти и высказаться. И вот я сказал там пару слов… Ну, сказал в принципе несколько слов, спускаюсь, и тут ко мне начинают люди подходить и спрашивать, как будто я что-то знаю больше. Я понял, что здесь уже какой-то пробел есть. Ну и потом я начал общаться с людьми, которые представляли какие-то общественные организации, объединения, политические партии на тот момент. И самая большая проблема, которую я увидел — нет объединяющей цели, тогда ее просто не было. И само собой целью стал референдум. Референдум поддержали все. Андрей Пургин в этом очень активно участвовал, Черкашин, Литвинов, но у всех было разное понимание, как же дальше, для чего это, что такое референдум, а что он дает, а легитимность, а куда мы потом… В общем, настолько это все разнилось, потом пришли к мнению, что нужен референдум, проведем, а дальше потом будем определяться. И вот это всех объединило, и тогда уже начались более-менее скоординированные действия, движения, уже на митинге все было расписано заранее, кто выступает, какие посылы, к чему.

 — Вот 1 марта я сама была на митинге, и я думала, что где-то там, в глубине организаторов Партии регионов. Я никого там не увидела. И, вот честно, они же могли, они же, вроде бы, были наши. Почему, я до сих пор не понимаю, почему они не стали вот с этим знаменем впереди? За ними же люди пошли. Вот как Вы думаете?

— Страх и неправильная оценка ситуации. Тогда Партия регионов очень сильно оторвалась от людей, они не понимали, что хотят и какие чаяния у людей. Это большая проблема. Когда Янукович находился в Донецке, ему говорили: «давай, здесь вот тебе нужно окопаться уже, и вот отсюда ты уже свою власть вернешь и прочее». «С кем здесь окапываться», — это его слова, это цитата практически, — «Наши донецкие, они могут только на кухне пообсуждать, а выйти поддержать — такого не будет»…

 — Ох, он был неправ…

— Конечно, неправ. Он просто не поверил, он не понимал, что здесь происходит, он не понимал даже своих земляков на тот момент. И он тогда бежал в Крым. Если б он остался — было бы по-другому, наверное. Но что-то им двигало другое…

 — 7-го апреля приехал опять же представитель «Партии регионов» — пан Ахметов. По сути он и его сотоварищи пытались уговорить сдаться. Денис Владимирович, все мы знали, что такое пан Ахметов, все мы знали, насколько опасно с ним не просто «закуситься», насколько опасно ему сказать «нет». Как Вы не побоялись ему таки сказать «нет»? И почему Вы были настолько уверены в своем «нет»?

— Во-первых, мы не то чтобы сказали прямо «нет», а мы тогда уже учились быть политиками. Мы тянули время, и мы прекрасно понимали, что не общаться, то есть дистанцироваться от всех переговоров — это для нас будет губительно. Но мы понимали, что процесс набирает обороты, и, наверное, то, что когда на эти встречи не как-то скрыто, а чуть ли не публично нас приглашал Ахметов, это было некой гарантией безопасности. Приходило понимание оппозиционной деятельности, которую давно вел Андрей Пургин. Фактически он тогда определял, и у него была возможность оценить эту ситуацию именно с такой стороны. Я здесь просто верил, мы шли на эти встречи, их было достаточно много. Но общение все сводилось к тому, что он нас уговаривал, буквально убеждал, с оглядкой на свой богатый опыт, покинуть здание, уйти от всех этих вопросов, зачем какие-то там требования, давайте говорить о децентрализации. Но тогда уже поздно было говорить о федерализации даже. Он запаздывал, он точно так же не чувствовал, и он чувствовал, наверное, в обратной степени уверенность в своей какой-то недосягаемости, своем каком-то могуществе. И он действительно на каких-то этапах он срывался. Хотя говорил достаточно монотонно, спокойно, но тем не менее. Говорит «ну что вы из себя представляете? Вы же так, случайные люди, попали туда… Ну, я же только «щелкну» — и вас просто не станет. Потому что у меня на моих предприятиях работают 300 тысяч человек. Вы понимаете, что это такое? У меня только вооруженной охраны более 7 тысяч человек». Но мы уже научились к тому моменту отвечать тоже спокойно и говорили «Ринат Леонидович, мы верим и знаем, что Вы очень сильный и влиятельный человек. Но 300 тысяч человек — это не Ваши рабы, и у них есть и свои взгляды, поэтому нельзя просто так говорить, что эти люди согласны с государственным переворотом, который произошел в Киеве». А про вооруженную охрану мы отвечали, что это действительно очень серьезно и очень важно, «но готовы ли эти люди за вас умереть? Одно дело, когда они охраняют и им ничего не угрожает, другое дело, когда ситуация меняется. Готовы они за вас отдавать жизнь? Это вопрос. Конечно же, тем ресурсом, который у Вас есть, Вы можете с нами сделать все, что угодно — убить, избить, украсть… Мы знаем, 90-е годы помним, но, тем не менее: не мы, так другие». Мы же сопредседатели, мы же не самые главные, у нас нет такого лидера, которого можно просто ликвидировать. Это действительно нашей было защитой, которую мы транслировали, в том числе и Ахметову. И он где-то на каких-то этапах понимал: ну, не будет Пушилина, Пургина и еще каких-то других ребят, будут другие. Но мы из-за того, что ходили на эти встречи, мы усыпили бдительность, и на каком-то этапе абсолютная была у него уверенность, что он контролирует полностью ситуацию. Более того, он при нас, это когда Ярема приезжал, он при нас звонил по громкой связи Яценюку, разыгрывал «кино», что не надо штурма…

Потом уже мы поняли, что это было «кино», и причина, по которой нас не штурмовали, была другой, а не то, что там Ринат Леонидович позвонил Яценюку. Другая была причина.

Это отказ от выполнения приказа. Приказ такой был, и Ярема действительно с собой тогда привел 1100 человек, но тогда уже у них приходило некое осознание того, а кто отвечать будет, кто приказ должен отдать. Турчинов? Кто должен отдать приказ, кто возьмет на себя ответственность? Тогда донецкая «Альфа» отказалась уже работать, она уже была других взглядов.

 — К Ахметову возвращаемся. Я прошу прощения, что я Вас перебила, но…

— И вот Ахметов, он действительно на тот момент считал, что полностью контролирует… «Не надо штурмовать, мы здесь решим, договоримся, у нас все хорошо, нам нужна децентрализация…». Но в определенный момент, когда его люди не были допущены никуда, а мы знали, кого он пытался там приставить. И мы их дистанцировали от принятия решений. И когда он по своей информации понял, что референдум вот-вот состоится, и мы помним его отчаянный поступок, его последний поступок в Донецке, когда он говорит «все на стадион, никакой Донецкой Республики не существует, и мы каждый день будем давать гудок в 12 часов дня». Но мы помним эту позорную ситуацию, когда пришло на стадион 200 человек, не больше, которые друг от друга даже глаза прятали, потому что было стыдно. И помним несколько десятков машин, которые просигналили в 12 часов. Вот этот «пшик» дал понимание и для Рината Ахметова, что он не управляет ситуацией. Но было уже поздно.

 — Я сейчас взглянула совершенно иначе на референдум, откровенно говоря. Я думала, что в апреле произошли эти переговоры и все. А что Вы чувствовали, вот понимая весь этот предварительный процесс подготовки референдума?

— Абсолютная была уверенность, что делаем все верно. Мы действительно чувствовали, верили, понимали, и вот это нужно сохранить, то единение с народом. Мы озвучивали то, что люди хотели и то, что люди готовы были поддержать. Поэтому я естественно поехал тогда голосовать. И я видел эту поддержку в глазах людей, и понял, что абсолютно все верно идет. Но тогда, к сожалению, не было осознания, что будет война. Большая война. Тогда еще была некая эйфория, что вот мы отстояли, вот пример Крыма. Конечно же, и на это надеялись.

— Как получилось, что между первым и вторым «Минском» произошла кардинальная замена главного переговорщика? То есть, понимали ли Вы, что Вам «Минск» будут ставить в укор? Как Вы согласились стать переговорщиком?

— Знаете, это осознанное решение. На тот момент нужно было брать на себя определенный удар. Я абсолютно знал и понимал, что думают люди, какое отношение к переговорам с врагом. Я знал все эпитеты, которые употреблялись в социальных сетях, но, тем не менее, кто-то должен был это делать. Я понимал, что это нужно. С другой стороны, где-то чувствовал какую-то отдаленную уверенность, что я все равно справлюсь и смогу донести. И я вам скажу, что, наверное, та цель, которую я ставил лично перед собой, она достигнута. Донбасс продолжает сближаться с Российской Федерацией, при этом у нас сохранена международная площадка и полномасштабных боевых действий нет. При этом стоит, конечно, сделать оговорку — к сожалению, обстрелы не окончены. Но, увы, это сейчас не в наших возможностях полностью прекратить эти обстрелы при той поддержке Запада в адрес Украины. Для этого нужно сделать несколько шагов, Украина блокирует эти шаги при поддержке Запада.

 — Да, но. Есть еще один аспект «минских». В процессе переговоров Вы стали политиком. Что такое политик? Что такое политик для Вас?

— Знаете, сложный и простой вопрос, потому что политик должен лавировать между необходимостью, между возможностями и между понятием «оставаться человеком». К сожалению, многие из политиков пренебрегают последней составляющей. А это чуть ли не самое главное. Жизнь меняется, меняются должности, меняются обстоятельства. Но какие-то нормальные, моральные человеческие ценности — они остаются, и они важны.

[irp posts=»12951″ name=»Откровенное интервью с Врио Главы Денисом Пушилиным»]